Можно много спорить о применимости идей краудсорсинга к столь сложным и многогранным проектам, как создание Кремниевой долины в Сколково. Но практический результат «раздумий всем миром» уже есть — первая встреча учёного и венчурного инвестора состоялась.
Коллективное творчество масс ещё будет опробовано на относительно простых вещах. Например, конкурс на сайте «РОЦИТ» должен помочь в выборе официального названия проекта и разработке методов правильной организации коллективной работы. Итоги конкурса планируется подвести в течение апреля, так что его полезность мы сможем оценить очень скоро.
Но первый практический результат работы модели краудсорсинга уже есть. Сообщество iProject. Russia, созданное «Частным корреспондентом» в социальной сети Facebook и собравшее за четыре дня три сотни неравнодушных людей, свело вместе целевых представителей аудитории — учёного и венчурного инвестора. Тем самым смоделирована ключевая фаза того, что и должно происходить в российской Кремниевой долине: выход перспективных научных разработок на новый уровень — коммерциализации и практического воплощения.
Вот как было дело. Участник исследовательской группы «Фасетные технологии» Вадим Гущин описал на форуме несколько идей, над которыми давно трудятся его коллеги. Одна из них заинтересовала Вячеслава Солоницына, руководителя Центра коммерциализации технологий Московской финансово-промышленной академии. По словам Вячеслава, проект имеет очень высокий потенциал и после всестороннего изучения, вероятно, будет поддержан его инвестиционным фондом. Подробности — в предлагаемом вашему вниманию интервью.
— Вячеслав, а что было после вашего знакомства с Вадимом в форуме iProject. Russia?
— Мы с Вадимом созвонились, он рассказал, что вместе с группой коллег занимается несколькими проектами, и в том числе у него есть интересная технология компрессии изображений и видеозаписей. Потенциально она позволяет не только сжимать изображения, но даже переводить их в некий язык символов. А в дальнейшем искать картинки по тем объектам, которые на них изображены.
То, что команда Гущина показала, меня очень впечатлило. По поиску это пока скорее некий НИОКР, но по сжатию у них сделаны действительно мощные вещи и есть реальные результаты.
— Речь идёт о сжатии без потерь или об алгоритмах компрессии вроде JPEG и MPEG, отбрасывающих несущественную информацию?
— Возможно, и то, и другое. Без потерь выигрыш не так велик: при сжатии PNG-картинки раза в 2−2,5. Но на самом деле это уже очень хороший результат, обычно 20−30% сжатия считается серьёзным достижением.
А с потерями компрессия может быть в сотни раз. Вот, скажем, реальная задача, на которой предложенная технология позволяет получить большой выигрыш. Есть система видеонаблюдения, использующая формат AVI. Камеры наблюдения генерируют очень большой объём данных, которые нужно где-то хранить. Алгоритм сжатия MPEG использовать нельзя, потому что он не позволяет делать обратную прокрутку, а это необходимо, если нужно оперативно посмотреть, что где происходило. Команда «Фасетные технологии» берёт этот AVI-файл и уменьшает его в сотню раз. При этом остаётся возможность обратной прокрутки, а качество на глаз не отличишь. Может, конечно, какой-то эксперт и заметит разницу, но у меня это не получилось.
— А как удалось достичь таких результатов? Со сжатием ведь кто только не работал…
— Это принципиально новая архитектура построения данных, которая называется «гомотетные технологии». На самом деле проект уходит корнями ещё в разработки советского времени. Был такой биолог и математик Александр Любищев, который предложил теорию альтернативного анализа данных. Далее его работы были развиты Юлием Шрейдером, а в конце 1980-х началось практическое внедрение этих технологий. В частности, на одном из проектов конструкторского бюро Туполева была внедрена система анализа всех деталей самолёта. Ребята смогли уместить на одну дискетку сотни тысяч деталей, из которых состоит Ту-204! Это была так называемая разузловка, база данных, описывающая, как части, из которых состоит самолёт, связаны между собой. В традиционном варианте эта разузловка рассчитывалась на тогдашних суперкомпьютерах дней двадцать. А на новом алгоритме — всего 8−10 часов, причём не на каком-то там суперкомпьютере, а на простой персоналке отечественного производства.
Существует несколько типов баз данных: реляционная, сетевая, иерархическая, а это, по сути, новый тип баз данных, который не очень известен в мире. Грубо говоря, элемент в базе данных как таковой не имеет значения, его значение определяется положением в базе. Ключевая особенность в том, что это позволяло решать очень сложную проблему нулевого ответа. Большинство баз данных не справляется с задачей, когда нечего ответить. У них в системе ответ был всегда, независимо от запроса. Допустим, если ты ищешь болт на 80, а такого болта в природе нет, ты просто ошибся. Система всё равно найдёт тебе болт, который будет максимально близок к твоему запросу. Не на 80, а на 8.
Потом эта же исследовательская группа решила позаниматься изображениями и сейчас пришла к следующему. Это пока некое утверждение, которое ещё предстоит проверить, но, похоже, что ими создан универсальный язык символов изображений. То есть некое относительно простое математическое преобразование делает из растровой картинки эдакую математическую фразу: «это картинка, на которой изображены ёлки, дом, небо, фонарь, машина, человек…» И это на самом деле очень сложно, по сути дела, эта задача сейчас никак не решается на современном уровне. Сложность, собственно, не только в том, чтобы придумать эту универсальную и конечную систему символов, но ещё и в том, как её переложить на язык процессора, чтобы ему было удобно с ней работать. Плюс это символьное представление ещё должно хорошо поддаваться сжатию.
Это, кстати, один из немногих проектов, когда наши советские разработки, которые шли, можно сказать, в перпендикуляр ко всей мировой мысли, привели к чему-либо достаточно интересному. Я такое встречал пару раз в своей практике, например по процессам кристаллизации. Все в мире выращивали кристаллы вертикально, а мы горизонтально. И действительно получали лучшие результаты: например, делали сапфировые окна для спутников до метра диаметром, за границей этого делать вообще не умели. Но чаще всего такие боковые, альтернативные вещи не дают коммерческого результата, потому что под него не заточены. По той же кристаллизации, например, ставилась задача сделать максимально хорошо, но не было задачи сделать дёшево.
А здесь получилось, что вроде как технология позволяет очень здорово сжимать изображения и в перспективе даже их распознавать. Зная язык символов, ты можешь привязать его к неким прообразам. Допустим, пользователь хочет найти картинки с собачкой. Ты эту собачку разбираешь на некие символы и ищешь в своей базе данных картинки, содержащие тот же набор символов в том же порядке.
— Это ведь задача, над которой давно бьётся Google?
— Да, над этим много кто в мире работает. Если стоит задача найти похожие или слегка модифицированные изображения, то эта задача приемлемо решается и на существующих алгоритмах и компьютерах. А вот если пользователь предоставляет картинку-образец и говорит «найди мне это» и ты собственно не знаешь, что это (можно словами описать, но тогда будет уже другая задача) — ту же собачку кружком обводит, — и нужно найти других собачек в базе данных (похожих, с хвостом вверх или вниз, немного в другом ракурсе, такую же, но бегущую) — в жизни не найдёшь. И вроде бы разработка «Фасетных технологий» позволяет делать достаточно универсальные анализы на предмет смещения ракурса, например.
Конечно, когда к тебе приходят и говорят: мы придумали, как обойти Google, это всегда вызывает обоснованное подозрение. Может, на самом деле Google это давно уже делает, просто там есть какие-то риски, о которых мы пока не знаем, и поэтому Google пока об этом предпочитает не распространяться…
— А если всё окажется хорошо, какие будут ваши следующие шаги?
— Если мы поймём, что есть мировой технологический приоритет, предложенные алгоритмы обладают патентоспособностью и риски минимальны, то мы, конечно, войдём в проект как инвесторы, начнём развивать его на свои деньги. Поскольку мы недавно получили статус венчурного партнёра Российской венчурной компании (РВК), то на каком-то этапе привлечём и её как более крупного инвестора. Формат венчурных партнёров подразумевает, что мы при необходимости сами прокачиваем проект до некой стадии и уже достаточно зрелый стартап выносим на РВК. Продаж может ещё не быть, но комплекс НИОКР должен быть уже завершён и можно переходить к созданию коммерческого продукта.
Думаю, что в данном случае мы скоро будем выводить проект на РВК, поскольку работа действительно очень мощная и зрелая. В принципе здесь можно начать что-то продавать уже через год. Для завершения НИОКР не требуются какие-то существенные сроки, всю науку ребята уже более-менее сделали. Что очень важно, здесь абсолютно понятен рынок. Вопрос в другом: с какого продукта лучше начать? Понятно, что все направления сразу не охватить, везде есть какой-то задел, риски… вопрос выбора оптимума.
— Это первый случай, когда проект пришёл к вам по столь необычному каналу, на форуме в социальной сети?
— Я скажу так: это первый случай, когда по столь необычному каналу приходит столь адекватный проект. По опыту с интернет-форумов чаще обращаются либо мошенники, либо малоинтересные люди. Да и вообще, на мой взгляд, по рынку ходят в основном шарлатаны или те, кто не хочет заниматься наукой. Редко, когда профессор Бауманского университета начинает сам искать инвестиции.
Я не говорю сейчас о малых предприятиях и каких-то уже сформировавшихся командах, там другой разговор. А вот когда именно разработчик к нам сам приходит, чаще всего проект не очень высокого качества. Скорее всего, он уже много кого обошёл, мы не первые в цепочке, и, вероятно, он уже несколько лет не занимается наукой, а ходит по фондам и выбивает из них деньги.
Мы исповедуем сейчас другую позицию: выбираем перспективные темы и начинаем искать лучших учёных в России, которые этими темами занимаются. Встречаемся, смотрим, у кого более интересные результаты… Иногда отказываемся от темы, потому что оказывается, что за рубежом достижения намного выше и нет смысла развивать направление, всё равно не догоним. Иногда привлекаем людей как экспертов, и они потом какие-то свои темы предлагают.
— И такой полевой метод поиска заявок получается более эффективным?
— Однозначно. Когда сам ходишь, общаешься, поддерживаешь связи, участвуешь в научных конференциях, получается куда лучше, чем когда сидишь и ждёшь, что кто-то к тебе придёт. Это тяжёлая работа, но она более эффективна. Многие венчурные фонды предпочитают идти по проторённой дорожке: собирать заявки, участвовать в каких-то понятных событиях индустрии вроде ярмарок. А серьёзные разработчики туда не ездят. Пример той же Бауманки: им легче найти партнёра для внедрения — промышленное предприятие в России или за рубежом, чем инвестора, который вложит деньги в развитие разработки. Они этот формат не до конца понимают, их много раз кидали, и здесь нужно адресно работать. Звонить, объяснять, что мы нормальные люди, что мы понимаем их мотивацию, что у нас в партнёрах РВК и всё будет по-честному, прозрачно. И только после этого они уже готовы общаться по существу.
Кстати, как ни странно, даже созданные сейчас во многих вузах инновационные структуры абсолютно неэффективны. Наши крупнейшие технические вузы не имеют внятной модели коммерциализации. Нет места, куда можно прийти и сказать: дайте нам наиболее интересные разработки. Они сами не знают, что у них в вузе происходит.
— А какие проекты ваш центр уже поддержал?
— Мы начали работать относительно недавно, с декабря 2009-го. Даём уже первые деньги, но пока не готовы об этом говорить, надо, чтобы портфель сложился. Сейчас мы в активной фазе поиска проектов. Стараемся работать с ведущими вузами: Бауманкой, МИРЭА, с Новосибирским госуниверситетом вот подписали соглашение о коммерциализации их технологий, ректор НГУ приезжал к нам…
— А насколько, на ваш взгляд, в инновационных проектах может быть вообще полезен краудсорсинг?
— Я считаю, что такая форма работы будет по-настоящему полезна, если привлекать к ней действительно серьёзных людей из науки и высокотехнологичного бизнеса. Они могут дать действительно точный фидбек, в чём состоит проблема коммерциализации, каков мировой уровень техники в данной области. Но когда стоит задача построения инновационной экономики, она должна решаться всё же каким-то ограниченным кругом людей. Тысячами, не миллионами.
Возможно, рядом с основным экспертным сообществом нужно ещё одно, более широкое, которое будет обсуждать результаты, так сказать, с точки зрения обывателя. Эксперты сделали некий концепт и выкатили его на всеобщее обсуждение — люди начинают высказывать по нему своё мнение, там тоже может найтись рациональное зерно.
Но основная задача, на мой взгляд, состоит в том, чтобы правильно собрать экспертное ядро, измеряемое тысячами людей. Людей, которые (желательно) поварились за рубежом и сделали что-то в России.
В этом ядре нужно собрать разные категории экспертов. Во-первых, тех, кто может запустить нужные процессы, вокруг кого всё кристаллизуется. Такие люди есть, но их не так много, десятки — гораздо меньше, чем венчурных инкубаторов в стране. Чуть больше предпринимателей, которые построили технологические стартапы и довели их до некого уровня — этих людей в России уже сотни. И есть какое-то количество государственных служащих, которые в силу своих должностных обязанностей влияют на этот инновационный процесс. Может получиться так, что соберутся умники, пообсуждают, а когда дойдёт дело до внедрения, то никто просто не поймёт, о чём идёт речь, не разделит эти ценности. Людей, которые стоят у инновационного руля на неких средних уровнях — начальника департамента министерства, скажем, — однозначно надо включать и как-то очень правильно это делать, чтобы они пытались вникнуть в суть обсуждения. Подхода может быть два. Либо ты пытаешься просто поменять чиновников, которые руководят инновационными темами, и, как показывает опыт, это мало помогает. Либо ты потихонечку начинаешь «менять их головы», и это реально работает.
Эти три группы надо собрать, попытаться объединить в социальную сеть и, естественно, они должны работать на общий проект, быть заинтересованными в результате. А результат работы экспертного сообщества уже должен обсуждаться широкой тусовкой: научной, околонаучной, инноваторов, просто граждан, которым это небезразлично.
— А как вы сами представляете себе этот инноград?
— Задача объективно слишком сложная, чтобы можно было сказать: должно быть так и вот так. Единственное, в чём я твёрдо уверен, это на 90% должен быть некий контент и среда и только на 10% инфраструктура. То есть самое главное — продумать комплекс мер, которые позволят в чистом поле создать правильную среду. Среду, где стартап, предприниматель может чувствовать себя абсолютно комфортно, и при этом у него есть необходимые стимулы для развития.
Ещё одна важная вещь: более точное понимание конкретных векторов развития и фокусировка на них. Как, например, в Сингапуре выделили целевой проект по виртуальным мирам, исходя из предпосылки, что это направление будет всё больше и больше развиваться.
А у нас обычно как говорится? Будем развивать интернет и ИТ. Что такое интернет и ИТ? Это всё подряд, можно выкинуть кучу денег, кучу софта наделать и ничего в итоге не получить.
Есть же некие общие методики. Например, в биотехе считается, что будущее за индивидуальными лекарствами, которые готовятся для конкретного человека. И всё, что к этому ведёт, к индивидуальной диагностике, лекарствам — это в тренде, это хорошо, это капитализируется. И такие ключевые тренды могут выступать некими общими фильтрами. Эксперты могут не разбираться в особенностях конкретной технологии, но если она ложится в такой глобальный тренд, то она потенциально интересна.
Хороший пример с трёхмерным телевидением. Мы рассматриваем разработку голографического дисплея, на ранней пока стадии, которая позволяет без всяких очков создать трёхмерную картинку. Естественно, это попадает в тренд, условно говоря, надо всё бросать и только этим заниматься. И таких областей не так и много, в ИТ, наверно, штук десять.
В том же Сингапуре вывели из страны все полупроводниковые производства. Им это не надо, они хотят заниматься всякими прорывными вещами, а Китай с Тайванем пусть дальше электронику штампуют. Нам, по сути, нужно нечто подобное делать. То есть отказаться от производственных проектов, которые требуют глубокой инфраструктуры, которую мы будем слишком долго строить и опять от всех отстанем, а попытаться за счёт наших мозгов выстрелить на 10−15 лет вперёд в каких-то ключевых областях. Сами трёхмерные дисплеи могут производиться пусть на том же Тайване, важно, что у нас будет ноу-хау и мировой приоритет.
Побеседовав с инвестором — Вячеславом Солоницыным, мы, конечно, не могли не задать несколько очевидных вопросов представителям самой исследовательской группы «Фасетные технологии», разработавшей столь любопытные и многообещающие вещи. Напомним, что речь идёт о мощной технологии сжатия изображений и видео, а в перспективе — и об универсальной системе распознавания растровых картинок. То есть задаче, над которой давно работают весьма серьёзные компании вроде Google.
— Почему вы не нашли инвестора под ваш проект раньше?
— Важные философские категории, с которыми мы имеем дело, это связность и хаос. Они учат нас относиться к жизни более системно, придают ей смысл.
Обозначим наш хозяйственный проект как систему S. Если рассмотреть её в методологии Александра Любищева, мы имеем S = ((E, K) A, T), где E — элементы, K — конституэнта (связность между элементами), A — аксиоматика, T — теория, субъективный взгляд. Пока все компоненты не сложатся, проект нет смысла запускать, всё равно не получится, это объективно. E, K — это модельная часть, A, T — образная.
Элементами являются теоретические разработки, то есть НИР, ОКР, в первую очередь демо, наличие кадров — людей, способных потянуть задачи, и, наконец, финансирование. К — конституэнта — это связь между названными людьми и объектами. А — аксиоматика — это целеполагание, телеология проекта, в том числе и принципы, по которым он должен развиваться. Т — это видение проекта со стороны, результат для наблюдателя. E, K, A работают как денотат, концепт и знак, согласно знаменитому треугольнику Фреге.
Это просто осознать на частном примере. Бизнес-план или смета являются знаком по отношению к людям, деньгам и оборудованию, то есть хозяйственным субъектам и объектам, а смысл этого знака (концепт) — связь, взаимодействие между этими субъектами и объектами. Поэтому мы планомерно готовили все составляющие и старались не противоречить устройству S, не опережать события, не поддаваться искушениям. Конечно, были дружеские встречи с представителями среднего и крупного бизнеса, инвесторами. Как правило, они не выходили за рамки светских бесед, но содержали порой ценные для нас советы, тут уместно выразить благодарность в первую очередь Георгию Пачикову (Parallel Graphics) и Владимиру Арсеньеву (ЦНИИ «Волна») за полезные рекомендации.
— Как получилось, что проект дожил до встречи с Солоницыным? Хорошие идеи ведь должны быстро находить покупателя?
— Идеи не товар. Они атрибутированы ноосфере, поскольку пришли от Бога (природы, фатума, инопланетян, генетической детерминанты — нужное подчеркнуть). Авторское право — это условность, основанная на общественном договоре, принятом в данное время суток у человечества. В любой собственности заложена онтологическая ошибка, стремление узурпировать объективные аспекты предмета, присваивая ему ложные субъективные маркеры.
Но раз уж мы живём в этом обществе и вынуждены подчиняться его механике, то позволим себе хотя бы роскошь понимания, что на самом деле происходит. Продать фундаментальный проект на посевной стадии — значит подвергнуть его риску эрозии со стороны узко определённых в деловом пространстве прагматик. Например, сделать некий нанофильтр к «Фотошопу» вместо системы спутниковой связи. Древние шумеры и египтяне изготовляли химические источники питания, но у них, скорее всего, не было устройств и практических соображений, для чего бы такого полезного использовать постоянное напряжение в несколько вольт. В общем, не хотелось бы пускать искры перед жрецом в молельном доме сомнительной секты.
Точности ради надо отметить, что договорённости с несколькими промышленниками и айтишниками о решении ряда узких инженерных задач у нас есть. Но они ощущаются скорее как будущие хоздоговоры, чем инвестиционные проекты.
У нас, конечно же, есть аккуратно составленный список целевых инвесторов, благо это просто, достаточно пойти на LinkedIn и погулять по ссылкам, связывающим между собой членов сообществ, интересующихся хайтеком. Аналогично и на других ресурсах, в том числе на Facebook, где так кстати на нас набрёл Вячеслав. Мы хорошо представляем международный научный и инвестиционный контекст, по нашей теме проводится почти два десятка конференций в год, существуют серьёзные научные школы, мы никогда не чувствовали себя отщепенцами и знаем, что в любом серьёзном научном центре нас поймут и оценят.
— Кто работает в вашей научной группе?
— Автор технологии, Юрий Николаевич Бужин, живёт в городе Владимире, прошёл афганскую войну, работал в оборонной и авиационной промышленности, диссертация — «Гомотетическое построение информационных модулей» (1985). В 1990-е годы был первым интернет-провайдером во Владимире. В нулевые читает лекции во Владимирском университете, где и сложилась группа интересующихся проблематикой обработки цифровых изображений.
Московские коллеги — радиоинженер Сергей Киселёв и Вадим Гущин, филолог. Киселёв — разработчик шины передачи данных и архитектуры сети для обмена данных для промышленной автоматики и систем безопасности, «умного дома» (альтернативы LON), разработчик первой в России адресной аналоговой пожарно-охранной системы. Гущин работал над созданием третьей сигнальной системы, технической реализации осязания как носителя речи.
Фасетная технология родилась из неожиданных подходов к базированию данных, альтернативных реляционным. В немалой степени автора вдохновили работы «Теда» Эдгара Кодда с постановкой проблематики нулевого ответа.
Применение фасетной технологии органично в большинстве приложений, требующих искусственного интеллекта, медицинской визуализации, IT, связи, психологии
Беседовал Владислав Бирюков
